Семья. Древо жизни.

Перед тем как переходить дорогу, посмотри сначала направо, потом налево

Иногда нам показывают того, чего нет.

Иногда нам рассказывают о том, что будет.

Иногда мы рассуждаем, о том, что было.

Иногда нас пугают в том, что где-то есть, но, слава богу, нас там нет.

И так было на протяжении 100 лет. С момента натягивания первой простыни в ковбойском салуне, где то в пустыне пропахшей жертвами золотой лихорадки. Но после этого фильма, хочется закрыться с ним в комнате и никому не показывать. Держать его обеими руками, а потом уничтожить, чтобы ни одна душа не посмотрела его кроме вас. Потому что он только мой. А потом хочется убиться и возродиться вновь, чтобы искать, не найти, убиться опять и рождаться так, пока не кончится сперма внутри отца и силы матери. Отец и мать, вы всегда будете бороться во мне…

Семья с появлением человека разумного перестала быть отдельным миром, существующим в радиусе вытянутой руки между двумя. Камера перестала снимать то что есть, придумывая новые сюжеты, основанные на костях четко смоделированной кем-то формы. Кино стало пазлом. Единым для всех сценаристов. Просто выигрывает бюджет на кино тот, кто удачнее поменяет фигурки и создаст нечто ломаное и бесполезное. Рассуждать об этом, все равно, что поймать синюю птицу, посадить в клетку и жалеть ее за то, что она больше не может летать. Достаточно лишь посмотреть «Древо жизни». Забрать с дачных участков родителей и показать его им. Отец и мать, вы всегда боритесь во мне…

Только надо отключить внешние рецепторы, реагирующие на такие имена как Шон Пенн и Брэд Питт. Видимо это отчаянная попытка режиссера, в течение 25 лет собирающимся снять это кино, но, не встречая ответной реакции продюсеров, привлечь как можно больше аудитории. Хотя бы женской. Хотя бы привлечь. Потому что фильм настолько предсказуем для них и понятен, что после получаса просмотра они начинают покидать залы, так как уверены, что постельных сцен, гонок на скоростной трассе, убийства и полицейских участков здесь нет. Вместо этого «какая-то жижа» пачкает белоснежный экран, издалека напоминающая расплавленный металл. Только геолог вам скажет, что это поверхность солнца, максимально приближенная телескопом. Вместо этого обитатели юрского периода бегают по воде, не испачканной дизельным топливом, выясняют отношения, грызут, кусаются, показывают превосходство друг над другом.

Я тоже вымру, в один миг и стану бывшим обитателем земли для нового ученого, что не сможет изучить меня, потому что мои зубы не годны стали после сотни тысяч лет лежания в земле, на диване перед телевизором. Но я уперто снобистски продолжаю думать, что родившись в 1975 году вместе со мной, земля начала вращаться, покатилось первое колесо, заработали заводы, опустели леса, заговорили дикторы на телевидении, и первая моча была смыта в водосточный канал. И так будет вечно, пока мне не надоест, и я не пожелаю уйти отсюда. И мои родители начали жить в 23 года. А до этого был вакуум. Но как же тогда отец и мать, вы всегда боролись во мне?

Фильм начинается смертью. Все начинается смертью. Не жалейте того, кто умер рано. Значит он раньше вас понял, что есть жизнь, что есть начало. Бойтесь древних мудрецов, повидавших слишком много на земле, сидя в одном ауле. Бойтесь ученых, вещающих о том, что было до вас, сидящих в одной академии наук. Бойтесь родителей, решающих за вас проблемы. Бойтесь воды, струящейся с крана, которая позволяет вам не ходить за ней на речку. Такой страх кинет вас в собственную яму, из которой вырастет ваше Древо жизни.  И как на экране, перед нами будет всегда стоять одна дверь посреди открытого пространства, в которую надо зайти. Ее можно обойти, обмануть, слукавить, пропустить. Мы так можем поступить по отношению к жизни, но она с нами так нет. Обойдя, мы наткнемся на эту дверь снова и снова, пока не пройдем в нее, чтобы отец и мать, мужское и женское, строгое и податливое, грубое и нежное, сильное и слабое, смелое и робкое, снова боролись в нас.